РУСОФОБИЯ

ПРОЩАЙ, БАРКЛАЙ!

Последнюю неделю я себя спрашиваю, почему я молчу по поводу сноса памятника Барклая де Толли? Почему не пошел протестовать ни на один из двух протестов? Неужели стал равнодушной скотиной, манкуртом, забывшем свою историю? Неужели сказать нечего? Если честно, совсем нет. Конечно, есть что сказать. Просто некому.
 
Глядя на Барклая, я ощущаю себя тем самым, из-за кого этот памятник сносят. Я ощущаю себя русским имперцем, гордым за российскую историю. Причем одновременно еще и гражданином Латвии, и наследником остзейской культуры. Нет, нет, я не поддерживаю войну на Украине. Но и не вижу, каким образом Пушкин, Гоголь, и Барклай де Толли виновны в этой войне.
 
ГОРДОСТЬ ИМПЕРЦА
 
Я горжусь тем, что первая российская императрица Екатерина I – моя землячка. И отлично понимаю, что других земляков императорских фамилий у меня нет. (Как и у других латвийцев, независимо от этнического происхождения). Я горжусь тем, что в Лифляндии и Курляндии крепостное право отменили на 40 лет раньше, чем в остальной Российской Империи, и почти на двадцать лет раньше, чем в Австрии. И тем, что это был удачный эксперимент, позволивший дать свободу крестьянам и в других российских губерниях.
 
Любители шведов могу возразить, мол у шведов вообще крепостного права не было. Жили бы под шведами, были бы свободны! Но, как правило, эти люди забывают оговорку. Что в Швеции крепостного права не было, а в шведских владениях в Лифляндии как раз таки было. Да и положение шведских фрельзовых крестьян это далеко не свобода. Где-то лучше положения крепостных, а где-то и хуже. Недаром шведские крестьяне бежали от своих феодалов … куда? Правильно! В северные районы России, где крепостное право так и не ввели.
 
Я горжусь тем, что ни Польша ни Швеция, управляя этими землями, не смогли обеспечить мирное существование крестьян, а Российская империя смогла. 160 лет длились польско-шведские войны, и большую часть времени бои активно шли и на территории нынешней Латвии. Собирались непомерные налоги, армии все время кормились там, где и проходили, грабеж был обычным явлением. К примеру, в Сигулде после этих войн в живых осталось всего пять семей.
 
Во времена правления Российской империи было только две больших войны – Первая мировая, с которой Российская империя и приказала долго жить, и война с Наполеоном, который захватил практически всю Европу, и потерпел сокрушительное поражение в России. Для Ливонии это была далеко не самая разрушительная война. Началась после того, как крестьяне собрали урожай, и продлилась всего 4 месяца. Не сравнить с бедами польско-шведских войн.
 
КТО СНОСИТ ПАМЯТНИКИ?
 
Барклая сносят, чтобы у таких, как я, вырвать память, чтоб помешать ей делиться с другими. И что мне сказать неудачникам, которые пока еще отрываются на каменных людях, не решаясь перейти к уничтожению живых людей? Мне нечего им сказать. Я могу сказать про них. Инициаторы этого сноса – люди политически непопулярные.
 
Госпожа Ланга получила на выборах в Европарламент поддержку в виде плюсиков около 2 тысяч человек. Это менее половины 1% от всех, кто пришел на Евровыборы. И около десятой части одного процента, от всех имеющих право голоса. Господин вице-мэр Ратниекс свое вице-мэрство получил в ходе подковерных интриг. На выборах в самоуправление ему поставили плюсики всего 1151 человек (чуть выше 1% пришедших на выборы). А вычеркнули его на 66 человек больше. У его партии вообще очень жесткая борьба за прохождение внутри самой партии, там прохождение в депутаты людей, у которых вычеркиваний больше, чем плюсов – норма. Только Ратниекс необходимых голосов не набрал.
Этих вандалов недолюбливают и культурные националисты. Те, для кого действительно важно сохранение ценностей своего народа. Ведь кто этот Ратниекс? Созидатель? Хранитель народных ценностей? Какую часть рижской архитектуры, связанной с творчеством латышского народа он сохранил? Я уже устал напоминать про фонтаны Рихарда Мауэрса, прекрасного латышского скульптора, ученика великого Фольца. Он в годы Первой Латвийской республики создал два прекрасных фонтана, оба по мотивам латышских народных сказок. Почему эти фонтаны много лет в запустении? Почему скульптуры не восстановлены? Где аннотации, интересно рассказывающие об этих сказках, об истории создания фонтанов? Конечно же, их не будет, по крайней мере по инициативе Ратниекса. Он разрушитель, а разрушители не умеют ни созидать, ни хранить.
 
Я все время задаюсь вопросом, как эти пигмеи смогли свалить гиганта? Как они и им подобные смогли принести столько разрушений моему городу? Да потому что их поддержали остальные депутаты нынешней думы. Вся эта дума – какое-то недоразумение, постоянно что-то разрушающая и переименовывающая. В городе с четвертью населения русских, и еще четвертью русскоязычных происходит постоянное поругание русской истории, шельмование и вандализм. Ни русские писатели 18 века, ни русские ученые, ни даже русские цари и полководцы ни царского, ни даже советского времени не виноваты в идущей сейчас войне. Не они ее затеяли, и борьба с памятниками никогда не была и не может быть ничем иным, нежели вандализмом.
 
ЧТО ЕЩЕ УНИЧТОЖАТ РУСОФОБЫ?
 
В борьбе с русскими эти пигмеи уже добрались до памятника рижскому немцу с шотландскими корнями! Да, главнокомандующему российской армией, но ведь немцу же, внуку рижского бургомистра! Где гордость за город? Где память славных рижан? Барклай, по сути, победитель Наполеона, покорившего весь цивилизованный мир, кто еще из рижан может гордиться такой славой?
 
Для меня, как для рижанина, одинаково ужасно звучит и новость о сносе памятника Барклаю по инициативе Ратниекса, так и реакция русских рижан, потешающихся над недомэром. «Мол, в борьбе с русскими памятник немцу снести – это мощно, да. Бабушке еще свой надгробный памятник снеси, русофоб!»
 
Впрочем, так ли далеко до этого? Ведь Барклаю, можно сказать, повезло, по сравнению с Андреем Упитом. Памятник этого латышского писателя за «советский коллаборационизм» распилят пополам, и установят в парке так, чтоб между двумя половинами мог пройти человек. Это же ужас! Мне интересно, депутат и скульптор Иварс Друлле уже поступил так с надгробными памятниками родителей и дедов с бабушками? Тоже ведь строили карьеру в Советском Союзе!
 
Кстати, прекрасная деталь. Выдумщик – из либеральной партии «Par!», и, судя по голосованию, однопартийцы от его выдумки в восторге.
 
Есть и еще некий мрачный символизм. Памятник Упиту больше всего напоминает памятник Ульманису. Тип лиц и фигур похожи, скульптурная эстетика. Да и Ульманиса в Советской коллаборации тоже обвинить можно. Самый крупный спонсор компартии Латвии в 1940 году!
 
Периодически я натыкаюсь в сети на вопросы, которыми задаются русские рижане. Что будет следующей жертвой вандализма? Долго ли осталось югендстилю Михаила Эйзенштейна? Ведь писал когда-то сторонник национального романтизма архитектор Александрс Ванагс по поводу дома на Элизабетес № 33 (ныне визитной карточки города) в газете «Петербургас Авизе», что, мол, «жалко на это уродство стройматериалов и времени рабочих, мол, в будущем нет места таким постройкам, и это здание снесут просвещенные потомки». В чем он был даже прав, ведь панельные пятиэтажки и девятиэтажки нельзя упрекнуть в излишней декоративности. Они гораздо строже и проще не только домов Эйзенштейна, но и самого Ванагса. Я, правда, этой строгости и простоты не одобряю, и дорожу ей гораздо меньше, чем творениями Эйзенштейна. Но отчаянно боюсь, не довелось ли мне дожить до того самого, казалось, невозможного, исторического момента, когда отрицание прошлого зашло в пике вандализма. До власти «просвещенных потомков» Ванагса.
 
БЕСПОМОЩНОСТЬ ПЕРЕД ВАНДАЛАМИ
 
Моя Рига пустеет и беднеет. Мою Ригу стали населять люди, равнодушные к моему родному городу и его истории. Не то что не испытывающие гордости за рижан прошлого, а недоумевающие: чем тут гордиться? Радующихся уничтожению памятников. Моя Рига – в беде. И героический Барклай лишь очередная жертва этих вандалов. Не первая и не последняя.
 
Я ничего не пишу и никуда не хожу, потому что не могу защитить Барклая. Моя защита только раззадоривает вандалов. Я даже цветок боюсь принести памятнику перед сносом. Ведь это спровоцирует очередного мерзавца на очередную гнусность. При полном попустительстве полиции.
 
Боюсь, что единственно что я могу сделать для Барклая в это дерьмовое время, это повесить его фото в парке в красивой рамке на свою стену. Сделать его частью себя, своей семейной истории. Барклая, Пушкина, и других. Пока я помню, существую не только я сам, существуют и все те, кого я помню. Если я смогу передать любовь своим детям, может, хотя бы они доживут до иного времени? Времени, когда памятники будут восстанавливать, а не разрушать.
 
Мрак невежества не вечен. Рассвет неизбежен.
 
Владимир Дорофеев, журналист