Современные специалисты предрекают скорый крах латвийской экономики, а президент ЛР Раймондс Вейонис даже заявил, что экономика Латвии настолько зависит от фондов ЕС, что это фактически означает ее отсутствие. Власть лихорадочно ищет способ пополнить казну — и не находит ничего другого, как повышение налогов с населения…

Действительно, денег взять неоткуда: промышленность практически уничтожена, сельское хозяйство тоже. Остались только фонды ЕС, которые составляют 20% от ВВП, да налоги с населения. Между тем опыт Первой республики показывает: и маленькая страна может сама себя прокормить, сохранив и промышленность, и сельское хозяйство. Может быть, в Латвии еще не поздно применить экономические рецепты 30–х годов ХХ столетия? Об этом наше интервью с известным историком Эриком Жагарсом.

Закрыть иностранные банки

— Экономическая история — очень интересная и важная сфера, — считает Эрик Жагарс. — Однако сейчас историки экономикой не занимаются. Это западная традиция. Современные историки изучают политику, культуру — но не экономику. Дело не в том, что некому этим заниматься, а в том, что историку надо глубоко понимать экономические процессы, разбираться в финансах, банковском деле и кредитах. Современные историки к этому не готовы.

Если мы посмотрим на экономическую политику, которую Улманис проводил после 1934 года, то увидим, что она полностью идет вразрез с тем, что мы имеем сейчас. Вот еще одна причина того, почему ни историки, ни экономисты не хотят говорить об этом. Мы сейчас кричим об инвестициях, о привлечении иностранного капитала, а Улманис, наоборот, делал все, чтобы вытеснить иностранный капитал из экономики Латвии и довел его до 9–10%.

— Как он это сделал?

— Во–первых, он ликвидировал частные банки. В конце 30–х годов из 16 иностранных коммерческих банков осталось только три: с немецким капиталом, еврейским и английским. Правда, английский банк назывался «Латышский акционерный банк», но латышей там было — швейцар и уборщица. Остальные десять банков были ликвидированы, три самоликвидировались. Кто об этом сейчас способен писать? Ему тут же скажут: неужели вы выступаете против современной экономической модели развития?!

Латвийский джип

— Режим Карлиса Улманиса мы называем авторитарным, и он действительно был таковым во всех сферах: в экономике, культуре, общественной жизни, — продолжает Эрик Жагарс. — Улманис строил не просто капитализм, а государственный капитализм, поэтому довел долю государственных предприятий в экономике Латвии до 60%. До 30–х годов завод ВЭФ был официально государственным предприятием, а вот такие известные предприятия, как «Лайма», «Алдарис», «Латвияс коквилна», стали государственными во второй половине 30–х годов. До этого они были частными.

— Известно, что владелец «Лаймы» Илья Фромченко продал фабрику государству, так как решил переехать в Палестину, и государство якобы заплатило ему очень небольшие деньги. А как Улманис поступил с другими заводами? Неужели была проведена национализация?

— Нет, я бы не назвал это национализацией. Национализация — это когда безвозмездно отнимают, а здесь по–другому. Инструментом стал Латвийский кредитный банк, созданный в 1935 году с уставным капиталом 40 млн латов. Около 95% акций банка принадлежали государству. Этот банк начал скупать частные заводы, превращая их в национальные акционерные общества, в которых только 3–5% акций получали частные лица — члены правления и дирекция. Пути скупки были разные: на кого–то давили, вынуждая продать предприятие, кому–то государство протягивало руку помощи в момент финансовых затруднений, а потом прибирало к рукам.

Вспомним завод «Вайрогс», основанный на базе рижского вагоностроительного завода «Феникс» — крупнейшего в Российской империи. Во время Первой мировой войны «Феникс» был эвакуирован в Россию, но в 20–е годы удалось его воссоздать уже под маркой «Вайрогс». В 1927 году, когда был заключен договор с СССР о поставке вагонов, «Вайрогс» процветал, увеличивая число рабочих и количество производимой продукции. В начале 30–х годов договор прекратил свое существование, и начались проблемы: сокращение персонала, выпуск гвоздей и подков вместо вагонов. Кредитный банк скупил акции «Вайрогса», а потом государство переняло завод, сделав из него акционерное общество. Вскоре «Вайрогс» стал производить грузовые и легковые автомобили, заключив договор с концерном «Форд» о поставке моторов. В планах было производство оружия. Начавшаяся Вторая мировая война помешала эти планы осуществить.

Война с латышским королем шёлка

— Известно, что экономические реформы проводились под лозунгом «Мы создадим латышскую экономику!» — и против такой идеологической платформы никто не смел возразить, а латышский обыватель только радовался…

— Да, этот лозунг означал, что в противовес немцам, евреям и русским будет создана латышская экономика. Но дело обстояло несколько иначе: Улманис создавал государственную экономику, поэтому и латышские предприятия тоже стремился прибрать к рукам. К примеру, «Ригас аудумс» — третье по величине предприятие в довоенной Латвии. Его основал латыш Роберт Хирш. В 1938 году на фабрике работало 1600 работников — рекордная цифра для латвийского предприятия. Хирш занял 78% местного рынка, а его шелк был дешевле иностранного. Такой завод был лакомым кусочком для государства, но Хирш не собирался его продавать.

И Хирша начали выдавливать с рынка: государственное объединение «Туриба» закупило за границей много искусственного шелка, который без таможенного налога ввезли в Латвию. Шелк был дешевле местного, и маленькие фабрики обанкротились. Хирш устоял. Но вскоре открыл производство в Швеции, и когда началась война, он решил не возвращаться на родину.

— Если вернуться к «Вайрогсу», то получается, что государство сумело заключить договор с концерном «Форд», что позволило заводу выпускать новую продукцию — латвийские «джипы». Сразу вспоминается завод ВЭФ, которому в 90–е годы предложил сотрудничество концерн «Нокиа», но наши власти от этого отказались, и завод обанкротился…

— В 90–е годы и у нас в Латвии, и в России боялись того, что государственная промышленность — это кратчайший путь к социализму. Это была политическая акция. Боялись того, что крупные предприятия, не имеющие сырья и сбыта, не смогут эффективно функционировать. И боялись русскоязычных «мигрантов», которые работают на этих заводах и фабриках, поэтому, закрыв фабрики и заводы, вынудили «мигрантов» уехать. Большая вина лежит на Осисе, Кехрисе и Грутупсе — тех людях, которые разработали законы о приватизации, нанесшие колоссальный ущерб экономике страны, так как были выгодны только отдельным людям.

Конфеты, пиво, автомобили

— Можно сделать вывод, что Улманис понимал: промышленность — основа экономики, без нее государство не может существовать, ведь именно промышленность позволит обеспечить население рабочими местами и производить продукцию с высокой добавленной стоимостью. Вторая Республика, наоборот, начала с разрушения промышленности, и сейчас мы пожинаем плоды: денег в казне нет.

— Современная Латвия выбрала либеральную модель, в которой все решал лозунг «Рынок все расставит по своим местам». Эту модель советовали «эксперты» из–за рубежа. Что касается модели Карлиса Улманиса, то это была довольно спекулятивная форма экономики, но хорошая форма государственного капитализма, которую Улманис взял у Рузвельта. Улманис начал создавать государственную экономику, последовательно и целенаправленно объединяя и укрепляя маленькие предприятия, чтобы в каждой сфере была большая государственная фирма, получающая государственные заказы.

Так, сапоги для армии делало госпредприятие «Апави». Все рыболовецкие хозяйства были объединены в кооперативный союз «Звейниекс», который покупал рыбу и распределял по своим магазинам по всей Латвии. Или акционерное общество «Юнда». На продаже иностранных автомобилей хорошо зарабатывали многие фирмы, но государство и это взяло под свой контроль: создало фирму «Юнда», которая и покупала, и продавала автомобили.

Было создано свое государственное пароходство, небольшое вначале, но, вероятно, постепенно оно бы поглотило или вытеснило частные пароходные кампании, став монополистом. Так же как государственные предприятия «Лайма» и пивной завод «Алдарис» монополизировали весь рынок производства сладостей и пива. До 1934 года только в Риге было 10 пивоваренных заводов, а потом три завода с еврейским капиталом приобрел Кредитный банк и основал завод «Алдарис». Все прочие не могли с ним конкурировать.

Или история фабрики «Буффало». В Риге было семь частных текстильных фабрик, и они даже создали свой синдикат. Государство сначала разрушило синдикат, а потом приобрела фабрику «Буффало», которую преобразовали в акционерное общество «Латвияс коквилна».

Караул! Немцев грабят!

— Экономическая политика Улманиса 30–х годов вызывала негативную оценку зарубежных экспертов. Так, газета нацистской партии Германии Volkischer Beobachter в статье от 10 мая 1938 года «приватизаторскую» политику Улманиса назвала «латвийским экономическим большевизмом»…

— Германия вообще по–особому относилась к Латвии. Были у нее обиды и претензии. Вспомним, что в начале 1920–х годов в Латвии была проведена аграрная реформа, в результате которой у всех крупных помещиков национализировались или безвозмездно изымались земельные наделы площадью более 50 га, которые передавались в Государственный земельный фонд. В основном это были земли немецких помещиков. Немецкие бароны были изначально враждебны идее создания латвийского государства, поэтому их власть и влияние надо было ослабить, и их ослабили.

— И бароны послушно отдали свои замки и поместья?

— Немцы, конечно, были возмущены и кричали, что это самый настоящий грабеж и большевизм, потому что государство не выплачивает им никаких компенсаций. Немцы даже жаловались в Лигу Наций на аграрную реформу, но там ответили, что эта проблема — внутреннее дело государства. Вопрос об этой реформе даже поднимался на встрече министра иностранных дел Мунтерса со Сталиным в 1937 году. Сталина очень интересовало, как проводилось изъятие земли у немецких помещиков.

— Национализация помещичьих земель затронула не только немцев, ведь в результате этой реформы и у князей Кропоткиных был отобран замок в Сигулде, и у графа Шувалова — Рундальский дворец…

— Пострадали все крупные землевладельцы. Интересно, что инициаторами такой жесткой земельной реформы были социал–демократы Латвии, а вовсе не партия Улманиса «Крестьянский союз». Партия Улманиса в начале 20–х годов, когда начали разрабатывать аграрную реформу, как раз выступала за компенсации, но их предложение не прошло.

В результате этой реформы было сломано помещичье землевладение — имущество помещиков отдали в пользу государства, а государство распределило эту землю между крестьянами: выдавалось до 22 га плюс 5 га леса. Крестьянам надо было уплатить небольшую сумму за землю. Благодаря аграрной реформе уже в начале 30–х годов было создано огромное количество новых крестьянских хозяйств — 54 тысячи! Землю также получили 11 тысяч сельских ремесленников, 5 тысяч рыболовецких хозяйств, 1,5 тысячи садоводческих хозяйств, 51 тысяча огородников.

— То есть реформа имела положительное влияние на экономику Латвии?

— Аграрная реформа хорошо изучена, а вот ее последствия — нет. Хотя это очень интересная тема. К примеру, известно, что на селе жило 1,2 млн человек, при этом имелось только 1300 тракторов на 270 тысяч хозяйств. Отсутствовала не только механизация труда, но электрификация: лишь 3 процента хозяйств имели электричество. Именно поэтому в 30–е годы Карлис Улманис начал строить Кегумскую ГЭС.

Одним из результатов реформы стало исчезновение большого слоя сельскохозяйственных рабочих — бывших безземельных крестьян–батраков. Появилось два слоя крестьян: старые хозяева и новые хозяева. Среди всех крестьян выделили особую группу — «талумниеков», то есть хозяйства, владельцы которых не умели хозяйничать по–современному. Улманис приказал: мы научим их рыть колодцы, использовать удобрения, крыть шифером крыши. Для 100 тысяч «талумниеков» были организованы лекции и приезды агрономов, которые давали полезные советы.

Две ложки сахара

— И латышские крестьяне стали поставлять в Европу бекон и масло…

— Да, среди мифов о 30–х годах есть и такой миф. На самом деле Латвия была только на 9–м месте в мире по производству масла. Передовыми были Голландия и Дания. Новая Зеландия и Канада постоянно давили на Англию своими предложениями о поставке более дешевого масла, чем латвийское. Англия закупала масло в Латвии по двум причинам, и обе причины политические: во–первых, масло возили только на английских кораблях, а во–вторых, Латвия взамен покупала у Англии каменный уголь, хотя он был дороже, чем немецкий или польский.

С продажей бекона все было не так замечательно, как об этом рассказывают в «мифах». Когда спрос на бекон понизился, его стали продавать в Россию — в виде живых свиней. Но крестьяне не сами же вывозили масло и бекон в Европу, это делало государство, имеющее чуть ли не монополию на всю внешнюю торговлю, контролируя и ввоз, и вывоз товаров. Государство дотировало крестьянскую продукцию, установило повышенные ставки на ввозимые товары, создавая таким образом спрос на местную продукцию и повышая ее конкурентоспособность.

— Невольно вспоминается новый американский президент Трамп, который собирается ввести пошлины на китайские товары, чтобы повысить спрос на американские…

— Да, Трамп, как и Рузвельт, пытается оказать влияние на экономику со стороны государства. Есть еще одна интересная тема: сахарная промышленность. Здесь опять миф, не подкрепленный экономическими фактами, а основанный на воспоминаниях бабушек и дедушек, живших в то время. В Латвии тогда работали три сахарные фабрики. В 1935 году эти фабрики затоварились сахаром с избытком, и тогда Улманис в одной из речей сказал: жителям Латвии надо класть по две ложки сахара в каждую чашку чая или кофе! Спрос на сахар сразу повысился. И старое поколение помнит: сахара было столько, что его деть было некуда, а на самом деле это был лишь кратковременный момент, потому что сахар всегда ввозили.

Ввозили сахар и в 20–х годах, и в 30–х, так как местные фабрики не могли удовлетворить весь спрос на этот продукт, поэтому крестьян призывали сажать сахарную свеклу. Осенью 1939 года в стране даже ввели карточки на сахар — его не хватало так же, как не хватало бензина и керосина. К слову, основатель сахарной отрасли в Латвии — русский офицер князь Анатолий Ливен, которому во время земельной реформы в виде исключения оставили замок Межотне — учли его заслуги в борьбе за независимость Латвии.

Еще один момент. В конце 30–х годов 25 тысяч крестьян оказались на грани разорения. Улманис сказал банкам: не разоряйте, не выставляйте хозяйства на аукцион, нельзя допустить этого, потому что все эти разорившиеся крестьяне придут в города, а в городах и так большое число безработных. Кроме того, все эти крестьяне — латыши, а мы строим латышскую Латвию. Крестьяне — это опора Улманиса, из них формировались и организации айзсаргов. И, конечно, государство делало им уступки. Именно сельское хозяйство — а не промышленность — было главным для Карлиса Улманиса.

Надо строить новую ГЭС!

— Сейчас нередко говорят, что маленькие страны в принципе не могут быть независимыми, но Первая республика доказала, что это возможно, ведь до 1939 года здесь не было ни иностранных военных баз, ни иностранных фондов, которые финансировали строительство крупных объектов. Сейчас у нас — базы НАТО и фонды ЕС, на средства которых ремонтируют дороги, дома и возводят театры, библиотеки…

— Единственный большой иностранный заем, который взял Карлис Улманис — заем у шведских банков на строительство Кегумской ГЭС. К слову, заем отдавал уже СССР. Можно по–разному оценивать фигуру Улманиса и его политику, но в хозяйственной политике он действительно действовал очень разумно. Первая республика была реально экономически независимым государством. В этом сомнения нет.

— Как вы считаете, сейчас, чтобы выправить экономику, нам в первую очередь надо что сделать? Завод построить, получив заказ от какого–нибудь «Форда», чтобы выпускать конкурентоспособный товар на европейском рынке?

— Вот именно — «завод построить»! Вся тяжелая промышленность сейчас полностью уничтожена, а Улманису не пришлось ничего строить. В стране были заводы и фабрики, хотя в 20–е годы промышленность была тоже разрушена, ведь в годы Первой мировой войны оборудование заводов и фабрик было эвакуировано в Россию — и не вернулось обратно.

Сейчас нужен большой госпроект наподобие Кегумской ГЭС, который создаст рабочие места и обеспечит поступление налогов. И такой проект есть — Даугавпилсская ГЭС. Однако у нас нет светлой головы, которая могла бы инициировать преобразования в экономике. А если будет голова, то нет экономических рычагов. Повторю: у нас другая экономическая модель, не предусматривающая вмешательство государства в экономику.

— Значит, скоро все рухнет?

— Да ничего никуда не рухнет. Будет долгая стагнация. Будут трудности. Будет работать печатный станок — деньги печатать. Хотя историки в таких предсказаниях не помощники.

Юлия АЛЕКСАНДРОВА.